На самом деле нет ничего более отстоящего от истины, чем это утверждение. Свобода личности – это изобретение христианской поздней античности, обоснованное трудами Бл. Августина, великих Каппадокийцев и дугих отцов Церкви. То же, что отстаивает либерализм, есть никакая не личность (предполагающаявсе же глубину, а, значит, и отношения), и не свобода (предполагающая способность к творчеству), но крайний индивидуализм, «богом» которого является «разумный эгоизм», а свободой — анархия страстей.

Эту либеральную драму «маленького человека», погружающегося в мелкую бездну своих пороков, просто и изящно описал Достоевский в «Записках из подполья»: миру провалиться или мне чаю не пить? А первым же выводом из нее оказывается тотальная атомизация, разложение всех общественных связей и человеческих институтов.

Что и понятно. Ведь эгоизм (пусть даже и разумный), поставленный в центр доктрины, не может не вести к  последовательному распаду всего, чем жива человеческая цивилизация: идеи Бога, иерархии, государства, нации, культуры, семьи, и, наконец, самого человека, как существа вертикального. И, нет, разумеется, ничего более противного всему духу, строю европейской цивилизации, возросшей на традициях Эллады, Рима и Священной империи, чем такое положение вещей.

Именно либерализм, оказывается, таким образом, причиной того тотального кризиса, который наблюдается сегодня повсюду в мире.

Конечно, «либерализм» всегда был присущ человечеству, как присущи ему и вообще все пороки. Всю, без исключения, историю человечества «либерализм» семенил где-то рядом, поднимая свою чумазую «демократическую» головку, со свиным пятачком и козьими рожками, то в эпоху «демократизации культа Осириса» в Египте, то в эпоху греческих софистов. И всякий раз следствием подобного «ренессанса» были анархия, хаос и разложение. (Уже Платон заметил: демократия – худшее из возможных государственных устройств, но даже и ей есть куда падать. Ибо максимум свободы неизбежно приводит к ее минимуму, а анархия кончается диктатурой).

Но по-настоящему победное шествие либеральной идеи начинается в эпоху «возрождения» и реформистской революции Лютера.

Задвинув в дальний угол идею Абсолюта (Бог отдельно, Я – отдельно) и христианского универсума (церковь – блудница, папа – антихрист), те и другие выкатили вперед собственную индивидуальность. Кальвинистам-пуританам (этим безукоризненным «чистым святым») оставалось докатить торбу до предела абсурда и столкнули ее с края бездны.

«Просвещение» с его идеалом «счастливого дикаря» Руссо (испорченного цивилизацией, читай — Христианством и Римом) окончательно перевернуло мир с ног на голову. В коем  положении измордовать его революционными идеалами «свободы-равенства-братства» оказалось делом совсем не хитрым.

К этому времени интеллектуальный уровень человечества (вследствие успехов в насаждении всеобщей грамотности и чтении просветительских брошюр) достиг состояния всеобъемлющей катастрофы. Человека «просвещения» можно было брать голыми руками и кормить с рук «вечными идеалами» и «бессмертными началами» просвещенной эры, ничуть не смущаясь тем, что они находятся в сугубом противоречии с логикой и взаимно исключают друг друга.

Лишь чудовищная реальность французской революции довела, наконец, до сознания мира некоторое понимание того, что болтовня просветителей о «свободе» пополам с сантиментами «маленького человека» имеет в знаменателе самую кровожадную из диктатур, вооруженную самой  человеконенавистнической из идеологий, какую только могла измыслить человеческая фантазия.

ЗАРЯ СВОБОДЫ НАД ФРАНЦИЕЙ

Не трудно понять, почему «заря человеческой свободы» (то есть тотального террора против всего царственного, возвышенного, благородного, духовного и мыслящего) должна была взойти именно во Франции.

Пребывая в самом центре Европы, на пересечении всех ее силовых линий, Франция издревле была раздираема духом честолюбия, противостоя, с одной стороны Германии и германизму (то есть, идее Священной Империи), а с другой – особнячком стоящей цивилизации Англии; наконец, с третьей, -подвергаясь бесконечным атакам с Юга, оплота всего «независимого» и эмансипированного в ней.

Здесь, у южных врат Европы (которые Карл Молот некогда закрыл перед исламскими завоевателями, подарив Западу тысячу лет спокойного развития), во владениях графов Тулузских, не признававших власти французских королей, толпились мавры, персы, евреи, катары, сжимая в охапках ворохи всевозможных ересей и учений: гностицизма, манихейства, каббалы и т.д.

Здесь, на богатом Юге, где суровый западный ветер смешивался с пряным восточным, при дворе Алиеноры Аквитанской (королевы Франции, а затем Англии) и ее дочери Марии Шампанской, расцветала поэзия трубадуров и минизингеров, зарождался культ куртуазной любви, слишком отличный от простого и сурового духа крестоносного рыцарства и монашеских орденов.

В то самое время, когда вся христианская Европа писала величайшую страницу своей истории, идя в священный поход за освобождение Креста Господня и увековечивая свой рыцарский дух в трагической «Песне о Роланде», здесь в замысловатых сентенциях подверглись поношению Церковь (Папа — старый бессильный муж «соломенной вдовы») и Святая Дева (культ «прекрасной дамы», как понижающая аллюзия образа Мадонны), и сочинялись волшебные сказки о св. Граале («истинном знании всех религий»), его хранителях-храмовниках, и«замке Мунсалваш» (Montsalvatsche), где куется новый чудный мир будущего «братства равенства и свободы».Отсюда начинает распространятся по всей Европе дух насмешничества, фронды, тайных обществ, эзопова языка и «фиги в кармане», одним словом, дух Intelligenza.

Те же цветущие и проклятые поля Прованса, много позднее, станут центром гугенотства, откуда по Европе начнет расползаться учение кальвинизма, уже откровенно антихристианского по духу.

Кальвинизм укоренен уже не в Новом, а в Ветхом завете, утвержден не на камне Христа, а на «скале предопределения» — доктрины, доводящей идею индивидуализма до своего логического конца. Кальвин (это утонченное зло протестантизма) учил, что лишь горстка «избранных» удостоена жизни и спасения, существование же всего прочего человечества не имеет в сущности никакого смысла. Участь этих «проклятых»- либо служить «избранным» (ибо так угодно Богу), либо обратиться в «прах и пепел», развеянный без следа и жалости в черной бездне космоса.

Именно эта центральная, унаследованная от иудаизма, идея становится фундаментом нового, англо-саксонского мира, на котором утверждается «город на холме» американских пуритан, с его безупречным поздним символом веры: нет бога кроме капитала и либерализм — пророк его.

Доктрина предопределения станет фундаментом и того грандиозного геноцида, в который выльется строительство «нового чудного мира», как торжества либеральной демократии на скале предопределения.

ЭПОХА ГЕНОЦИДА

Мрачная человеконенавистническая казуистика «предопределения» служила понятной цели. Кальвин, этот доктор Франкенштейн Нового мира,  создавал в своей лаборатории «нового человека», радикально оторванного от всех христианских корней. Он строил свою цитадель, свой «замок Мунсалваш» и ковал своих «деревянных солдат» для смертельной борьбы со старым христианским миром, прежде всего — Святым престолом и Священной империей.

Работа предстояла адова, потому Христос и его Завет милосердия упразднялись, аввысь поднимались знамена бога ветхого с его древним и темным заветом: убивай всех и в живых не оставляй никого…,разрушь их храмы и алтари, выжги огнем их рощи; выруби изображения их богов, вытрави из памяти их имена (Второзаконие, 33:52,55; 12:2–3).

Первый грандиозный бой, который анклав «нового человечества» даст традиционной Европе станет Тридцатилетняя война (1618-1648).Римская Империя и Святой Престол потерпят в ней сокрушительное поражение, а Германия, хранительница и устроительница Священной Империи, будет почти полностью разрушена и опустошена.

Разгром этот станет возможен, главным образом, из-за предательства католической Франции. Германия уже будет на грани победы, когда кардинал Ришелье, испуганный усилением Габсбургов, неожиданно выступит на стороне протестантской Швеции и вторгнется в германские земли с Запада. Борьбы на два фронта, обескровленная двадцатью годами войны, страна выдержать уже не могла.

Шведы-протестанты пройдут по германским землям карательным маршем, сравнивая с землей всякий холм и засыпая всякую рытвину. Методичному разрушению буду подвергнуты полторы тысячи городов, две тысячи замков, восемнадцать тысяч деревень; будут уничтожены все литейные заводы, засыпаны все рудные копи; страна лишиться более половины своего населения (более пяти млн. человек).

Довершит дело Английская революция. Первый же год «вестфальского мира» будет ознаменован ритуальной казнью английского короля Карла (30 января 1649 г.), совершенной пуританами Кромвеля. Святой кровью короля будет окроплено рождение Нового мира – мира надвигающегося ужаса и тотального геноцида старой христианской Европы.

Уже следующие за сим четыре года станут Страстной неделей католической Ирландии. К концу кровавого пира Красной Армии Кромвеля в ирландских землях, из 1,5 млн. ирландцев-католиков в живых останется не более 150 тыс. Ничего подобного по жестокости Европа еще не знала.

Но это будет только началом ее Крестного пути.

В 1717-м (ровно через 200 лет после начала революции Лютера) в Лондоне легализуется первая масонская ложа. Еще через 72 года (1789) французская и американская революции провозгласят начало новой «эры свободы». Кровавой точкой этого века станет геноцид Вандеи. «Вандея должна стать национальным кладбищем», — скажет генерал Тюрро, приступая к исполнению декрета республиканского Конвента о геноциде (от 1 августа 1793г.) Карательные отряды республиканцев («адские колонны», как их тут же окрестили вандейцы) не оставляли, как и было предписано, «в живых никого»: убивали младенцев, насиловали матерей, разрывали на части священников.

Не справляясь с объемами работы, машина уничтожения, со свойственной веку изобретательностью, придумывала все новые «замечательные устройства для казни» (Норман Дэвис). Так, в портовом Нанте врагов демократии начали топить прямо в баржах. Набитые доверху связанными попарно католиками баржи топили, после чего канатами вытаскивали на берег за новой порцией роялистов. (Впоследствии этот опыт Вандеи по достоинству оценит комиссар Розалия Землячка в красном Крыму).

Через 18 месяцев работы машины демократизации генерал Вестерманмог рапортовать в республиканский Париж: «Вандея больше не существует… я похоронил её в лесах и болотах Саване… По вашему приказу я давил их детей копытами лошадей; я резал их женщин, чтобы они больше не могли родить бандитов. Меня нельзя упрекнуть в том, что я взял хоть одного пленного. Я истребил их всех»…

Под грохот барабанов из натянутых на них кожи роялистов, в Вандее будет истреблено от 400 тысяч до миллиона человек, сторонников короля и католической церкви, не оценивших преимуществ демократического строя. Заря «свободы-равенства-братства» начинала всходить над миром.

ЗВЕРЬ ИЗ РУИН

Классический либерализм возник как реакция на попытки «Священного союза» не допустить расползание по Европе революции. В 1848г. парламентская система торжествовала по всей Европе. Еще через двадцать лет она уже повсеместно гнила на корню.

Панамская афера (1880-1889) явила столь тотальную продажность французского парламента, полностью скупленного двумя враждующими друг с другом аферистами (тогдашними Гусинским и Березовским), что у всей Европы перехватило дух. А разразившееся тут же дело Дрейфуса раскрыло тотальную коррумпированность судебной системы, бессильной устоять перед деньгами и тайным влиянием.

Стало окончательно ясно: парламентская система не только совершенно бессмысленна (говорильня, уводящая в песок всю созидательную энергию), но и насквозь продажна – всегда, везде, неизбежно и безнадежно. «Демократия – аристократия негодяев», — под этими, некогда брошенными лордом Байроном словами, в конце ХIX века готова была подписаться вся Европа.

Поставившее Францию на грань гражданской войны, Дело Дрейфуса завершилось рождением «Аксьен Францез» — движения французских патриотов нового типа – активного, рыцарского, боевого. Казалось, что, перемолов миллионы франков и душ, грандиозные аферы конца века отрезвили Европу. В ней снова просыпался рыцарский дух, начинался повсеместный рост национально-патриотических движений, возвращающихся к христианским корням.

Крупнейший культуро-философ и историк религии нашего времени, Мирча Элиаде, будучи в 30-е гг. членом румынского легионерского движения, писал об охватившем тогда всю Европу энтузиазме как не столько политической, сколько ментальной, «христианской революции» «против греха и потери достоинства»: «Сегодня весь мир живет под знаком революции. Но если разные народы совершали эту революцию под знаменем классовой борьбы или приоритета экономики (коммунизм), или государства (фашизм), или расы (национальный социализм), то легионерское движение возникло под знаком архангела Михаила и будет побеждать Божьей милостью…»(И. Элиаде, «Почему я верю в победу легионерского движения»)

Подобные настроения в Европе 10-30-х гг. были очень сильны. И едва ли окончательно сгнившие к тому времени либерально-парламентские институты (вместе с их форпостами – международной банковской системой) устояли под их напором, если бы предусмотрительные держатели акций либерализма не втравили Европу в мировую войну.

Новая европейская «Тридцатилетняя война» начиналась с всполохов революции младотурок и геноцида армян (разумеется, под лозунгами свободы-равенства-братства), а завершалась (уже по окончании Второй мировой) массовым геноцидом, многомиллионными жертвами на полях брани и принудительными переселениями.

Геноцид армян

Освенцим

А из под руин бывшей христианской Европы восставал уже неклассический либерализм, а нечто, миру еще не ведомое–дитя интернациональных кругов мировых финансистов, окончательно вызревший в недрах «замка Мунсалваш» апокалиптический зверь глобализма.

ОКОНЧАТЕЛЬНОЕ РЕШЕНИЕ

Максимум свободы неизбежно кончается ее минимумом, демократия неизбежно ведет к диктатуре. Начиная со второй половины ХХ века можно наблюдать все более красноречивое подтверждение этих прозрений Платона. Современный «либерализм» при помощи двух своих цепких рук, «неолиберализма» и «неоконсерватизма», уверенно идет к утверждению мировой диктатуры, используя для этого всю мощь современного государства.  При этом, творцы «нового чудного мира» даже не скрывают, что сегодняшнее население Европы, как оно есть, не устраивает их, и потому – приуготовлено к жертве.

Традиционный европеец слишком опасен для «нового порядка», поскольку даже в сегодняшнем своем, дезориентированном и потерявшем волю к сопротивлению виде, он остается потенциальным носителем «римского» и «христианского» генов. Потому, согласно глобалистской парадигме, он подлежит упразднению. Место белого европейца (как пишет, например, американский военный стратег Томас П.М. Барнетт в книге «Новая карта Пентагона») должна занять новая, «светло-коричневая раса», которая будет способна к более-менее интеллектуальному труду, но не способна к сопротивлению.(Thomas P.M. Barnett. The Pentagon New Map. War and Peace in the Twenty-First Century. New York: G.P. Putnam’s Sons, 2004.).

Именно для этого европейские государства и начиняются сегодня этнической взрывчаткой исламизма. Именно для этого неоконсерваторы поддерживают и расширяют хаос на Ближнем Востоке, грозящий перерасти в мировой.

Красный дракон интернационального глобализма, сто лет назад обгладывавший куски империй, сегодня бродит, рыкая, по пепелищу, разоряя последние, еще уцелевшие национальные гнезда, и готовясь к последнему решающему броску. А сил на сопротивление у традиционной Европы почти не осталось. Сегодня национальная Европа – это лишь юродство безумных одиночек, да горстки партизанских отрядов среди вражеских цитаделей, да погрязшая в компромиссах Мари ле Пен…

Если смотреть на сегодняшние события из глубокой исторической перспективы, поражение Европы кажется неизбежным, участь ее предрешенной. Сам сегодняшний подъем европейских правых похож на ту  интуитивную тревогу, которую испытывают ведомые на заклание овцы: они еще могут трясти головами, громко и жалобно блеять, но это, увы, и все…

Так что же, Франция обречена? Европа обречена? Нет, надежда, кажется, все же есть. Иначе мы не увидели бы ни президента Трампа (этот неожиданно пропущенный «новым мировым порядком» ход), ни сегодняшней России, противостоящей силам хаоса на Ближнем Востоке.

Да, несмотря на свое полуколониальное настоящее, историческая Россия все еще сохраняет огромный потенциал. И если ей удастся вывести свою экономику из под финансового ига международных банков, освободить сознание из наведенных на него либеральными сиренами чар и озарить мир светом идеи, на которую сможет откликнуться всё, что еще сохраняет способность к жизни и творческому созиданию в этом мире, — тогда возможно многое… В любом же ином случае нас ждет перспектива новой якобинской диктатуры с «окончательным решением» европейского вопроса в ее недальнем конце.

Но, возможно, дела обстоят и так, что последние огоньки во вселенной должны погаснуть и последняя надежда умереть, чтобы, окончательно потерявшись в сгустившемся мраке, человечество обрело свои, потерянные в круговороте времени, вечные корни и способность видеть тот свет, который и призвал его некогда к бытию?