"Мясо, масло, повышение зарплаты". Новочеркасский расстрел 1962 года
Забастовка новочеркасских рабочих в 1962 году, требовавших повышения зарплаты и решения жилищного вопроса, переросла в кровавую трагедию с большими жертвами.
1 июня 1962 года в СССР произошло значительное повышение цен на продовольственные продукты первой необходимости. За один день мясо подорожало почти на треть, а ряд других продуктов — на четверть. Эта мера вызвала ожидаемое недовольство советских граждан, но в большинстве городов рабочие приняли эту новость относительно спокойно. И только в Новочеркасске ситуация обернулась кровавой трагедией.
С чего же всё началось?
В 1961 году СССР начал массовые закупки зерна в Канаде. В начале лета 1962 года дефицитные сало и мясо подорожали примерно на треть цены.
1 июня 1962 года «в целях преодоления временной нехватки продуктов питания» в СССР на треть подняли цены на молоко и мясо. Волнения были во многих городах, но в Новочеркасске продовольственная программа партии совпала с понижением зарплат на крупнейшем электровозостроительном заводе.
Утром 1 июня в сталелитейном цехе было неспокойно. Почти все рабочие уже услышали по радио о повышении цен и оживлённо обсуждали новость, не стесняясь в выражениях. Туда прибыл заведующий промышленным отделом обкома Бузаев, чтобы поговорить, а затем уже в сквере с рабочими крайне неудачно попытался договориться директор завода Курочкин.
После слов Курочкина, что после повышения ему придётся есть пирожки с ливером, толпа рабочих взревела и директор завода ретировался. Вскоре работу прекратили все, кто работал на заводе.
Завод встал. Началась забастовка, в Москву полетела телеграмма об антисоветском мятеже. Утром Хрущёву была доложена следующая информация:
«Нежелательные волнения продолжают иметь место в гор. Новочеркасске на электровозном заводе. Примерно к трём часам ночи после введения воинских частей, толпу, насчитывающую к тому времени около четырёх тысяч человек, удалось вытеснить с территории завода и постепенно она рассеялась. Завод был взят под военную охрану, в городе установлен комендантский час, двадцать два зачинщика были задержаны».
За одну ночь все стратегически важные объекты города (почта, телеграф, радиоузел, Горисполком и Горком партии, отдел милиции, КГБ и Государственный банк) были взяты под усиленную вооружённую охрану, а из Госбанка были вывезены все деньги и ценности.
Все подразделения Новочеркасского гарнизона были подняты по тревоге и переведены в полную боевую готовность. А площадь перед администрацией города была уже заполнена людьми, которые требовали, чтобы к ним кто-нибудь вышел на разговор, но никто не появился.
Стоит отметить, что антисоветского характера протесты в Новочеркасске не носили. Воспитанные на советских революционных фильмах рабочие в точности воспроизводили все их шаблоны. Они несли в руках красные флаги и портреты Ленина, пели «Интернационал» и другие революционные песни. Со стороны это больше напоминало съёмки исторического фильма про борьбу пролетариата с «кровавым царизмом».
Е.И. Мардарь, очевидец событий:
«…Толпа скандировала «В город!» и в очередной раз, выломав вновь установленные за ночь заводские ворота, направилась в центр. Мы шли так, как не ходили даже на демонстрацию. Четкие ряды шеренг. Знамена. Единый порыв, сплотивший нас.
И понеслось над колонной: «Смело, товарищи, в ногу!», «Вставай, проклятьем заклейменный!» Мы совсем не напоминали группу хулиганствующих элементов, какими были впоследствии представлены. Да и хороша была группа — чуть ли не половина населения города. Мы шли не захватывать власть, а выразить свой протест против невыносимых условий жизни, выдвинуть свои экономические требования, хотели, чтобы нас просто выслушали».
Когда в Новочеркасске начались волнения, по приказу Хрущева туда прилетели Анастас Микоян и Фрол Козлов.
Анастас Микоян — член Президиума ЦК КПСС, впоследствии председатель Президиума Верховного Совета СССР.
Фрол Козлов — член Президиума ЦК КПСС, секретарь ЦК КПСС.
Микоян выступил по радио, однако волнения продолжались. В тот же день состоялись переговоры властей с делегацией восставших. То, что восставшие осмелились вступить в переговоры с властью, позднее было расценено как тяжкое, отягощающее преступление.
Руководитель этой переговорной группы Борис Мокроусов пытался объяснить безвыходное положение рабочих и то, что никто не посягал на советскую власть, а стрельба была неадекватна. Но в обвинительном заключении говорилось, что, «выступая в качестве представителя от бандитов и хулиганов, Мокроусов в беседах с прибывшими в город Новочеркасск руководителями КПСС и Советского правительства вел себя дерзко и вызывающе, в наглой форме».
Много позже, уже после смерти Козлова, пытаясь отмыться от пролитой крови, спихнуть вину с себя, Микоян скажет: «Прибыв в Новочеркасск и выяснив обстановку, я понял, что претензии рабочих были вполне справедливы и недовольство оправданно… Пока я ходил говорить с забастовщиками и выступал по радио, он, Козлов, названивал в Москву и сеял панику, требуя разрешения на применение оружия, и через Хрущева получил санкцию на это «в случае крайней необходимости». «Крайность» определял, конечно, Козлов…»
Как был подавлен «мятеж»
Толпа не хотела расходиться, автоматчики и пулемёт дали несколько очередей в воздух, но "нечайно" задели несколько человек, в том числе мальчишек, следивших за событиями с деревьев.
Очевидцы вспоминают: первые пулеметные очереди поверх толпы попали в деревья, а на них сидели дети – они забирались туда, чтобы лучше видеть. Их тела так и не нашли.
Николай Степанов, участник событий 1962 года: «Две девочки, и еще кто-то лежал, кто – не знаю. Я говорю – глянь, что это такое? Детей постреляли!»
Началась паника.
Свидетель рассказывали, что офицер, получивший команду открыть огонь, отказался передавать эту команду своим солдатам и перед строем застрелился. Но кинжальный огонь все-таки был открыт. Вначале вверх, по деревьям, по детворе. Посыпались убитые, раненные, перепуганные. Партия, государство, армия так искореняли крамолу. Партия так утверждала единство партии и народа. Затем огонь был перенесен на массу. Это не огонь одиночными выстрелами из трехлинеек, это огонь из современных скорострельных автоматов. Рассказывали. Бежит пожилой мужчина мимо бетонной цветочной вазы на тумбе. Пуля попала в голову, его мозги моментально разляпались по вазе. Мать в магазине носит грудного убитого ребенка. Убита парикмахерша на рабочем месте. Лежит девчушка в луже крови. Ошалелый майор встал в эту лужу. Ему говорят: «Смотри, сволочь, где ты стоишь!» Майор здесь же пускает пулю себе в голову. Многое рассказывали.
Один из позже осужденных участников этих событий, раненный срикошеченной пулей в лопатку, в лагере рассказывал, что их заставляли складировать трупы погибших в подвале рядом находящегося госбанка. Трупы складывали штабелями, а они еще агонизировали. Кто знает, быть может среди них были и такие, которых можно было спасти.
По приказу областного начальства, трупы собрали, увезли и свалили в какую-то заброшенную шахту, кровь с площади смыли брандспойтами.
Позднее в Новочеркасске прошёл суд над «зачинщиками беспорядков». Они были выявлены, благодаря агентам, которые специально, хладнокровно делали фотографии возмутившийся толпы. Тех, кто на этих снимках шёл в первых рядах и вёл себя наиболее активно, вызывали в суд. Людей арестовывали по сложившемуся обычаю ночью, чтобы было меньше свидетелей, никому ничего не объясняя. Им были выдвинуты обвинения в бандитизме, массовых беспорядках и попытке свержения Советской власти, почти все участники признавали себя виновными.
Последствия
В больницы города с огнестрельными ранениями всего обратилось 45 человек, хотя пострадавших было гораздо больше (по официальным данным — 87 человек) возможно, люди не хотели говорить о том, где были получены ранения, боясь преследования.
По официальным данным погибло 24 человека, ещё два человека убиты вечером 2 июня при невыясненных обстоятельствах (по официальным данным) Все тела погибших поздно ночью вывезли из города и похоронили в чужих могилах, на разных кладбищах Ростовской области. Спустя 30 лет, в 1992 году, когда документы были рассекречены и сняты расписки, которые давали свидетели событий, останки 20 погибших нашли на кладбище Новошахтинска, все останки были идентифицированы и захоронены в Новочеркасске.
Семеро человек были приговорены к смертной казни и расстреляны за активное участие в беспорядках и попытку свержения государственной власти (повар Шуваев, токарь НЭВЗ Сотников, слесарь Гормаша Черепанов, бригадир совхоза Зайцев и рабочие с электродного завода и станкозавода Мокроусов, Кузнецов и Коркач). Более ста человек получили различные сроки лишения свободы. После отставки Хрущёва они были освобождены.
Лишь генерал Шапошников, отказавшийся стрелять в безоружных рабочих, несколько лет пытался добиться наказания для виновников кровавой бойни. Он рассылал письма в различные отделы ЦК, пытался достучаться до высшей номенклатуры. Всё закончилось тем, что генерала уволили из армии, исключили из партии и обвинили в антисоветской пропаганде. Уголовное дело вскоре закрыли, учитывая героическое фронтовое прошлое Шапошникова.
Информация о новочеркасских событиях в СССР была засекречена по решению Президиума ЦК КПСС. Первые публикации появились в открытой печати только в конце 1980-х в годы Перестройки. В ходе исследования документов и свидетельств очевидцев было установлено, что часть документов пропала, никаких письменных распоряжений не было обнаружено, а истории болезней многих пострадавших исчезли. Это усложняет установление точной численности убитых и раненых.
Многие документы из архивов КГБ, посвященные Новочеркасскому восстанию, остаются до сих пор нерассекреченными.
Вечная память жертвам коммунистического режима.
https://tverdyi-znak.livejournal.com/4001014.html
Но был один, который не стрелял... Памяти генерала Шапошникова
57 лет назад произошел Новочеркасский расстрел. Коммунисты утопили в крови демонстрацию рабочих, протестующих против нищенских условий жизни.
Но был один, который не стрелял...
Но именно Новочеркасск дал один из первых известных примеров того, что честный (от слова «честь») офицер может (на самом деле – должен!) отказаться от исполнения преступного приказа.
Когда утром стало известно, что многотысячная демонстрация с красными знаменами, цветами и портретами Ленина направляется от завода в центр к зданию горкома партии, мотострелкам отдали приказ – не допустить прохода демонстрантов по мосту через реку Тузлов. Заместитель командующего Северо-Кавказским военным округом генерал Матвей Кузьмич Шапошников получил приказ атаковать толпу танками.
«Не вижу перед собой такого противника, которого следовало бы атаковать нашими танками», – ответил генерал.
Генерал М. К. Шапошников прибыл к заводу, вокруг которого уже сосредотачивались войска, и своей властью приказал: «Автоматы и карабины разрядить, боеприпасы сдать под ответственность командиров рот».
То же самое относилось и к танковым боеприпасам.
– Для меня, военного человека, когда говорят, что надо поднять войска по боевой тревоге, то есть с оружием и боеприпасами, стало ясно – это не для борьбы со стихийными бедствиями.
Когда спросили генерала, что было бы, если бы он подчинился приказу, и танки, стоявшие на мосту через реку Тузлов, атаковали толпу. Он ответил: «Погибли бы тысячи».
На этом его военная карьера закончилась.
Славы он не приобрёл. Тот поступок (подвиг) Матвея Шапошникова стал известен стране только через четверть века из статьи Юрия Щекочихина в «Литературке» (21 июня 1989).
После новочеркасских событий Плиева отправили командовать на Кубу, Шапошников стал и.о. командующего округом. Но недавняя трагедия не давала ему покоя, и он разослал в разные адреса несколько писем, подписав их псевдонимом «Новый Виссарион».
Он писал: «…Партия превращена в машину, которой управляет плохой шофер, часто спьяну нарушающий правила уличного движения. Давно пора у этого шофера отобрать права и таким образом предотвратить катастрофу».
Автора нашли, обвинили в антисоветской пропаганде, но шума решили не поднимать, и через четыре года, в 1966-м, уже при Брежневе, Матвея Кузьмича Шапошникова отправили в отставку и исключили из КПСС.
Из биографии Шапошникова:
Герой Советского Союза
Великую Отечественную войну подполковник Шапошников встретил в должности начальника оперативного отдела 37-й танковой дивизии (Юго-Западный фронт). В июле-октябре 1942 года полковник Шапошников – начальник штаба 19 танкового корпуса. В разгар Курской битвы он уже командовал 178-й танковой бригадой.
Указом Президиума Верховного Совета СССР от 10 января 1944 года за образцовое выполнение заданий командования и проявленные мужество и героизм в боях с немецко-фашистскими захватчиками, полковнику Шапошникову Матвею Кузьмичу присвоено звание Героя Советского Союза с вручением ордена Ленина и медали «Золотая Звезда» (№ 3195).
В апреле 1944 года Шапошникова назначили командиром 10-го танкового корпуса, в Кремле вручили орден Ленина и медаль «Золотая Звезда». 2 июля 1944 года ему было присвоено звание «генерал-майор танковых войск». Боевой путь закончил в Австрийских Альпах, встретившись с союзниками. На параде Победы 24 июня 1945 года на Красной площади генерал-майор Шапошников возглавлял сводный батальон танкистов 3-го Украинского фронта.
После победы генерал Шапошников остался в Вооруженных силах. В 1949 году окончил Военную академию Генштаба и был направлен в Группу советских войск в Германии. Служил начальником штаба, заместителем командующего танковой армией. С 1955 года генерал-лейтенант Шапошников пять лет командовал 2-й гвардейской танковой армией.
В 1960-е годы был заместителем командующего Северо-Кавказского военного округа.
Как жил генерал, который не стрелял
Позднее генерал пытался предать гласности информацию о новочеркасской трагедии. В 1966 году генерал-лейтенант Шапошников отправлен в отставку. Против него было возбуждено уголовное дело по обвинению в антисоветской пропаганде, в 1967 году – исключен из партии. Фактически оказался в опале. Реабилитирован 6 декабря 1988 года. Жил в городе Ростов-на-Дону. Умер 28 июня 1994 года.
Для осознания прошлого нужна память, которая не сохраняется сама по себе. Но возможно, что именно память о Новочеркасске определила мирный исход событий девяностых. Свидетель расстрела, один из мальчишек с городской площади Новочеркасска, не исполнил преступный приказ у Белого Дома в августе 1991-го, – его звали Александр Лебедь...
ТОГДА, В НОВОЧЕРКАССКЕ
Литературная газета N25 (5247), 21 июня 1989 г.
В середине мая 1962 года первый заместитель командующего Северо-Кавказским военным, округом генерал-лейтенант Матвей Кузьмич Шапошников проводил на Кубани сборы комсостава округа. В двадцатых числах мая командующий СКВО генерал И.А. Плиев получил шифровку, в которой было сказано: поднять войска по боевой тревоге и сосредоточить их в районе Новочеркасска.
— В конце мая, то есть ещё до первого июня? - переспрашиваем мы у Матвея Кузьмича.
Он отвечает, что да, помнит точно. Шифровка, как он понял, шла от Хрущева через Малиновского, бывшего в те годы министром обороны СССР.
— Для меня, военного человека, когда говорят, что надо поднять войска по боевой тревоге, то есть с оружием и боеприпасами, стало ясно - это не для борьбы со стихийными бедствиями. Значит, там что-то случилось. Плиев уехал раньше, а я, завершив сборы, поехал в Новочеркасск, по дороге заскочив домой в Ростов, переодеться.
Спрашиваем генерала, каким он увидел Новочеркасск. По его словам, в городе было все спокойно, он только обратил внимание на военные патрули. Плиев сообщил: необходимо выехать в район электровозостроительного завода и принять командование над прибывающими туда частями. Перед тем как ехать на завод, командующий приказал генералу Шапошникову доложить Козлову и Микояну.
— То есть, — снова переспрашиваем мы, — два члена Президиума ЦК находились в Новочеркасске ещё до первого июня?
— Да, — отвечает М.К. Шапошников. — Я их нашел в медпункте танковой дивизии, где им отвели резиденцию. Когда я вошел на территорию военного городка, обратил внимание, что он внутри по всему периметру окружен танками и автоматчиками, и не мог не удивиться: от кого же так охраняют двух высоких гостей из Москвы?
Представившись Козлову и Микояну, я тут же высказал опасение: войска вышли с боеприпасами, причем не только стрелки, но и танкисты. Может произойти великая беда. Микоян промолчал, а Козлов грубо оборвал меня: "Командующий войсками генерал Плиев получил все необходимые указания".
Я был убежден, что совершается ошибка и потому предложил Плиеву, члену Военного Совета Иващенко, всем нам вместе послать шифровку на имя Хрущева с просьбой, чтобы у войск, сосредоточенных в районе Новочеркасска, изъять хотя бы боеприпасы. Генерал Плиев поднял вверх указательный палец: "Над нами члены Президиума ЦК КПСС".
Генерал М.К. Шапошников, прибыв к заводу, вокруг которого уже сосредоточивались войска, своей властью приказал: "Автоматы и карабины разрядить, боеприпасы сдать под ответственность командиров рот". То же самое относилось к танковым боеприпасам.
— Что он увидел на заводе?
— Рабочие бурлили по цехам, — отвечает генерал, — но митингов еще не было. Разговоры шли только о снижении расценок, постановление о повышении цен еще не было опубликовано.
— Приезжали ли местные руководители поговорить с рабочими?
— Они вели себя, как трусливые зайцы, — говорит генерал. — Двое приехали, но когда рабочие рванулись к ним, чтобы высказать свои претензии, они удрали через чердаки... Для того чтобы обратить на себя внимание, рабочие остановили движение на железной дороге.
— Зачем?
— Они хотели, чтобы Москва знала о них, не подозревая о том, что два члена Президиума ЦК находятся всего в нескольких километрах от них под охраной танков и автоматчиков.
Первого числа, по словам генерала Шапошникова, рабочие вышли из цехов и заполнили заводскую площадь. Они хотели встретиться с заводским начальством, но двери заводоуправления были забаррикадированы. Митинг продолжался целый день.
А потом наступило второе июня.
"Около одиннадцати часов распахнулись заводские ворота, и толпа в семь-восемь тысяч человек с красными знаменами направилась в сторону Новочеркасска. Я подошел к рабочим и спросил: куда вы идете? Один из них ответил: "Товарищ генерал, если гора не идет к Магомету, то Магомет идет к горе".
По рации я доложил генералу Плиеву о том, что рабочие идут к центру города. "Задержать, не допускать!" — услышал голос Плиева.
"У меня не хватит сил, чтобы задержать семь-восемь тысяч человек", — ответил я. "Я высылаю в ваше распоряжение танки. Атакуйте!" — последовала команда Плиева.
Я ответил: "Товарищ командующий, я не вижу перед собой такого противника, которого следовало бы атаковать нашими танками".
Плиев раздраженно бросил микрофон. Предчувствуя недоброе, я попытался на своем "газике" перегнать колонну. Навстречу мне попался генерал Пароваткин, которого я посылал раньше за устными указаниями Плиева.
"Командующий приказал применить оружие", — сказал он мне.
"Не может быть!" — воскликнул я.
Тогда Пароваткин протянул мне блокнот, развернул его, и я увидел: "Применить оружие". Мы с Пароваткиным быстро вскочили в "газик", чтобы успеть обогнать толпу и не допустить кровавой акции. Но не доехав метров четыреста до площади перед горкомом партии, услышали массированный огонь из автоматов".
— Матвей Кузьмич, сколько, по вашему мнению, было убитых?
— Двадцать четыре человека, из них один школьник, тридцать было ранено. Я, помню, сказал генералу Пароваткину: "Знаешь что, давай сейчас поедем к Козлову и Микояну и потребуем как очевидцы, чтобы на этой площади судили всех тех, кто применил оружие".
"Опомнитесь, Матвей Кузьмич, — ответил Пароваткин, — там же нас не поймут".
Мы спросили генерала, что было бы, если бы он подчинился приказу и танки, стоявшие на мосту через реку Тузлов, атаковали толпу. Он ответил: "Погибли бы тысячи".
Когда он ехал на завод, то в его "газик" полетел булыжник. Попал в плечо, сорвал левый погон. Генерал высунулся из машины и сказал тому, кто кидал: "Дурак ты!" И поехал дальше.
— Когда я узнал, что собирается городской партийный актив, то решил на нем выступить и сообщил об этом члену Военного Совета. Я хотел сказать о том, что мы не должны были этого делать. Я хотел напомнить всем, что даже в Программе нашей партии записано: с точки зрения внутренних условий наше общество не нуждается в армии. Доказать им, что это беззаконие и нарушение всех человеческих норм. Спросить руководителей КГБ и МВД, почему если мы были в форме, то они переодели своих людей в грязные комбинезоны. Я хотел сказать о многом, но на актив меня не пригласили. Тогда я решил писать письмо и попросил адъютанта найти мне тома Ленина, в которых он дает оценку Ленскому расстрелу и Кровавому воскресенью.
— Кому письмо-то, Матвей Кузьмич? В ЦК? Хрущеву?
— В том-то и дело, я понял, что писать некому, по крайней мере по этим адресам.
Через некоторое время в Москву в СП СССР на улицу Воровского начали приходить письма со странным адресом на конверте: "Советским писателям" и с не менее странной подписью "Неистовый Виссарион":
«…Партия превращена в машину, которой управляет плохой шофер, часто спьяну нарушающий правила уличного движения. Давно пора у этого шофера отобрать права и таким образом предотвратить катастрофу».
«Для нас сейчас чрезвычайно важно, чтобы трудящиеся и производственная интеллигенция разобрались в существе политического режима, в условиях которого мы живем. Они должны понять, что мы находимся под властью худшей формы самодержавия, опирающегося на огромную бюрократическую и вооруженную силу».
«Нам необходимо, чтобы люди начали мыслить, вместо слепой веры, превращающей нас в живые машины. Наш народ, если сказать коротко, превращен в политически бесправного международного батрака, каким он никогда не был»
Письма в СП СССР приходили одно за другим, и можно лишь представить ту реакцию, которую они вызывали — нет, не у "советских писателей", до которых они, видимо, не доходили, а у тех организаций, куда письма, как потом выяснится, исправно направлялись из СП СССР.
На что надеялся Герой Советского Союза, генерал-лейтенант, первый заместитель командующего Северо-Кавказским военным округом (а ему еще предстояло полтора года пробыть и.о. командующего округом), то есть человек, стоящий на высокой ступени советской военной иерархии, занимаясь несвойственным для генерала делом? Что заставляло его день ото дня заполнять личные дневники, размышляя не столько о военном искусстве, сколько о трудной науке гражданственности (кстати, дневники, как и письма — правда, не все, — были возвращены генералу только в этом году)?
Что заставляло? Думаем, ненависть к духовному рабству, которое административная система культивировала в поколениях, отнимая у человека человеческое.
Ну, а на что надеялся? Наверное, надеялся на сегодняшний день, на то, что мы называем перестройкой.
Могло ли все это долго продолжаться?
"Постепенно я начал сталкиваться с некоторыми странностями, — вспоминает Матвей Кузьмич Шапошников. — Письма, которые приходили ко мне, как правило, оказывались в поврежденных конвертах, и мои адресаты начали жаловаться мне на то, что в таких же поврежденных конвертах приходят и мои письма к ним. Помню, я пригласил к себе начальника особого отдела округа и попросил разобраться, кому понадобилось следить за моей перепиской. Начальник особого отдела смутился и через несколько дней сообщил мне, что конверты повреждены из-за неаккуратности почтовых работников".
В июне 1966 года шестидесятилетнего генерала Шапошникова увольняют в запас. В те дни он записал в дневнике:
«Сегодня получил ответ на свое письмо Малиновскому Р.Я., которое я писал 8.6.66 года. Вот его резолюция на письме: "Тов. Шапошников М.К. Не смогли устроить Вас со службой, поэтому и состоялось Ваше увольнение. Большего чего-либо сделать не могу. Малиновский».
В конце августа 1966 года М.К. Шапошников вместе с женой возвращался на своем "Запорожце" из Подмосковья в Ростов. При выезде из Москвы машину остановили.
"В чем дело? — удивился генерал. — Что я нарушил?"
Офицер ГАИ ответил: "Ничего, мы только проверим документы".
Рядом с офицером ГАИ стояли несколько почему-то ухмыляющихся штатских.
— Обычно-то мы едем через Харьков, а в этот раз я решил через Воронеж, чтобы срезать 150 километров. Не успел выехать из Воронежа, как дорогу перекрыли несколько машин с мигалками. "Товарищ генерал, вы откуда и куда?" Я снова удивился: я всегда езжу в форме и со звездочкой Героя. Проверили документы — отпустили. Но перед Ростовом снова тормозят. "Опять будете спрашивать, откуда и куда еду? Надоели". Молодой офицер ГАИ смутился и опустил глаза.
Въезжаю в свой двор, но арка, через которую я всегда езжу, перекрыта, зачем-то вырыта яма. И тут только замечаю, что не только дом, но и квартал оцеплен. Первый, кого я вижу во дворе, — начальник особого отдела округа и с ним еще человек двенадцать в форме и в штатском. Подходит ко мне: "Здравствуйте, Матвей Кузьмич, машину ставьте вот сюда и вылезайте". Только мы с женой вылезли, машину тут же начали обыскивать, возможно, в надежде найти какую-то подпольную типографию. Поднимаемся по лестнице, и над моей квартирой, и под моей на площадках стоят странного вида молодые люди. Один из замков оказывается сломанным. Еле вошли в квартиру. Мне предъявляют ордер на обыск. Спрашиваю начальника особого отдела: откуда начнете искать? Тот мгновенно указывает на кабинет, садится за мой стол и открывает именно тот ящик, где лежит мой личный архив, в том числе на самом верху рукописи писем "Неистового Виссариона".
— Плохой же вы конспиратор, Матвей Кузьмич.
— А я ничего и не собирался прятать...
Я человек очень аккуратный и, бросив взгляд в ящик стола, понимаю, что его уже внимательно осматривали. Все бумаги перевернуты. Там же находят и переписанное мной письмо-воззвание по поводу новочеркасских событий, которое попало ко мне еще в 1962 году. Объявили, что арестовывать меня не будут, взяли подписку о невыезде. После ухода жена подняла ковер в нашей спальне и увидела, что под ним просверлены два отверстия в стене и в них вставлены трубочки. Техника у них тогда еще, видимо, была никудышной.
М.К. Шапошникову было предъявлено обвинение по статье 70 УК РСФСР, — в антисоветской агитации и пропаганде. Лишь после его обращения к Ю.В. Андропову дело было прекращено, но — не по реабилитирующим основаниям. И потому все материалы были переданы в партийную комиссию при Ростовском обкоме партии. 26 января 1967 года тогдашний первый секретарь обкома партии И.А. Бондаренко отобрал у генерала Шапошникова партийный билет.
Конечно, он потом писал и писал. Он писал. Он писал в ЦК, в прокуратуру, на съезды партии. Он рассказывал о своей судьбе рабочего паренька, ставшего военным, ходившего в танковые атаки, получившего Героя в тяжкие фронтовые годы. Он писал про трагедию в Новочеркасске, про время - прошлое и будущее. Тома копий писем и ответов на них накопились у него за двадцать лет... Свою судьбу он связал с событиями в Новочеркасске. Он, как человек военный, осознавал необходимость порядка и дисциплины (да и сейчас, в наше митинговое время, мы не можем принимать за демократию разгул стихии). Но он не мог согласиться с такими методами достижения порядка. К народу надо прислушиваться, а не глушить его голос ревом танковых двигателей. Он не напоминал свои собственные слова: "Я не вижу перед собой такого противника, которого бы следовало атаковать нашими танками". Наоборот, он писал, обращаясь уже к XXVII съезду партии: "Что же касается меня самого, то я и тогда, и поныне продолжаю себя казнить за то, что в июне 1962 года не сумел помешать кровавой акции".
Может быть, в этих словах и заключена та самая строгая самооценка, которой так часто не хватает нам всем.
Обстоятельства могут оказаться сильнее народа, но сильнее одного человека они могут и не стать. Пример генерала Шапошникова у нас перед глазами.
Владимир Фомин, Юрий Щекочихин Тогда, в Новочеркасске
Очерк был написан, когда Шапошникову шел 83 год. Он дожил до 88 лет.
Умер 28 июня 1994 года.
В мае 1967 года генерал Шапошников записал в своем дневнике:
«Лично я далек от того, чтобы таить обиды или злобу на носителей неограниченного произвола. Я только сожалею о том, что не умел по-настоящему бороться с этим злом. В схватке с произволом и самодурством у меня не хватило умения вести смертельный бой.
В борьбе с распространенным и укоренившимся в армейских условиях злом, каковым является произвол самодуров, подлость и лицемерие, у меня не оказалось достаточно эффективного оружия, кроме иллюзорной веры в то, что правда вот так, сама по себе, победит и справедливость восторжествует…»
И все же правда в итоге восторжествовала.
Вечная Вам память, генерал!
https://tverdyi-znak.livejournal.com/4001101.html
