Крейсер "Максим Горький" на Неве, 1946 г.
Политрук Яков Дорофеевич Ромас, служивший на крейсере во время блокады Ленинграда, вёл дневник с описанием боевых корабельных будней. Ниже его рассказ о 17 сентября 1941 г.
17 сентября утром солнечный хороший сентябрьский денек, редкие кучевые облачка, неаполитанка по лазури неба, все как будто в порядке. Забыл сказать, что дней 15, как я разработал и частично осуществил маскировку корабля, особенно с воздуха, но об этой интересной области как-нибудь в другой раз. Часов около 11 утра фашисты открыли довольно точный огонь тяжелой артиллерии по нам, «Петропавловску», который стоял впереди в канале. Стреляли по нам и раньше, но лишь один, по-видимому, бронебойный снаряд, пробив четыре палубы (две верхних в надстройках и две в каютах, очень крутой траектории), не причинив людям вреда, исчез в воде. Пострадала кают-компания, стол старпома, каюта главврача, и все.
Сегодня дело другое. Я нахожусь в аварийной партии под палубой верхней. Гулко, где-то недалеко слышен грохот снарядов и стук о железо палубы и бортов корабля осколков снарядов. Люди до крайности напряжены. Стреляем и мы главным калибром, но как-то скупо. Вдруг ужасающий грохот разрыва снаряда вплотную у борта, и сразу полный коридор и каюта какого-то едкого дыма. Аварийщики немного растерялись, перепутав сразу шланги пожарные и переноску (лампу). Старшина тоже трухнул в этот момент, и как-то само собой получилось, что я взял трубу шланга, крепким словом «поддал пару» электрику, славному парню Пономарю, чтобы распутал свое хозяйство, бросился атаковать очаг пожара. Путь преградили какие-то железные листы (оказалось, двери, вышибленные в коридоре и каюте). Взял кувалду, прибил их к палубе, тут и ребята очухались, начали вместе тушить. Очаг был найден в 42-й каюте. Затушили, вытащили обуглившиеся матрасы, книги, подушку кожаную и т.п. Дым страшно драл горло и легкие. Пробовали в противогазах, ничего не вышло. Словом, более или менее быстро ликвидировали пожар, сообщили в рубку командира крейсера. Лишь после этого обнаружили в парикмахерской половину восьмидюймового стакана снаряда (фугас). Он пробил, оказывается, борт, переборку в каюте 42/40 и стенку парикмахерской, ударился о стенку дымовой трубы и, обессилев, упал. Аварийная команда понемногу разобралась и приготовилась к дальнейшим действиям.
Снаряды где-то рвутся совсем рядом: то по правому (в воде), то по левому (по стенке) бортам. Оглушительный удар где-то над нами. «Осмотреться, – голос Жижеля (краснофлотца), – сверху пожар в кают-компании». Кинулись туда (над нами). Вот это ахнул. Пробил верхнюю палубу, влетел в кают-компанию, разорвался. Силой взрыва вмял следующую палубу, буквально смел ближайшие 4–5 столов, все стулья были привинчены к палубе, повалил стену, смежную с комнатой отдыха. Разбил буфет, а мелочей (пробоин, дыр и т.п.) – без конца. 1–2 минуты, и начинавшийся пожар ликвидирован. Опять внизу приготовились. Сильный и глухой взрыв в конце коридора по правому борту, за ним второй, посильнее, и идет сверху. Оказывается, первый – в судоремонтной мастерской, сразу же пожар. Тушит следующий аварийный пост. Растерзаны на куски трое. Хороши бы мы были, если бы накануне не выгрузили оттуда 26 (!) глубинных бомб! Вот летели бы. Но бомб глубинных на палубе за башнями еще тьма. Вторым разбило и унесло дверь, пробило как решето восемь кают подряд. Я увидел, на месте взрыва кто-то лежит. Кинулся с вестовым Крупкиным к нему. Вот ужасный вид. Лицо и руки защитного цвета замши, но глаза чисты, правда, навыкате, в них ужас. Ужасный стон. Беру под руки, но они оказываются совершенно перебитыми в дробь, беру за спину, Крупкин – за ноги, несем. Смотрю, все из него сыпется, череп, живот и, вообще, вижу – зря несем. Он и умер на руках. Оказалось, политрук БЧ-5 Паук. Минуту тому назад забегавший к нам, очень взволнованный.
Мельком взглянул на палубу около шкафута. Баркаса как не было, дыра в судоремонтной мастерской 4 кв. м, дыр, дырочек уйма. Пронесли окровавленного лейтенанта Пухова. Пробило. Смертельно ранен в голову. Умер на 4-й день. Убито уже 12, ранено 21. Опять оглушительный треск, лязг и грохот, опять прямое попадание, на этот раз в 1-й кубрик. Дыра 4 кв. м. Сметены ближайшие подвесные койки. Минута – пожара как не было. Опять удар. Над нами горят надстройки (каюта комиссара и командира). Сигнальщики, пулеметчики сметаются, убито уже 18, ранено 26. Главный калибр уже полчаса как отстрелялся, и мы не отдаем швартовые, нет приказания главного командования. Боцман велел отдавать швартовые. Нет приказания главнокомандующего. Верхний пожар ликвидируется боцманской командой под руководством Гусимцева, несмотря на то, что осколком ему выбило напрочь глаз. Молодчик.
Построение выровнялось более или менее, но ожидание ежеминутное смерти либо тяжелого увечья потянуло нервы. Проследовал главный боцман И.И. Скобелев отдавать швартовые. Правильно, так как такой точный огонь мог доканать «Максимку». Добро бы хоть мы вели огонь. «Петропавловск» выведен из строя. Неожиданно прижало к борту баржу с… боезапасом! Вот уж вовремя! Буксир растерялся, кинули снаряд, и загорелся ящик с боезапасом на барже. Потерять минуты – и грандиозный фейерверк на месте «Максимки». Помощник командира лейтенант Кутай ликвидировал опасность. Наконец швартовые отданы, мы отходим от стенки. Снаряды все еще то там, то здесь шлепают в воду, но мы в движении. Выхожу на верхнюю палубу. Грустная картина. Вокруг смерть, разрушения. Но, видно, мы родились под счастливой звездой, жизненные центры корабля не пострадали, а то, что разрушено, все может быть быстро восстановлено. Всего выбыло из строя убитыми и ранеными 50 человек с небольшим. Личный состав – это герои, совершенно не дрогнули, ни одним движением не выказали намека даже на малодушие. «Чудо-богатыри» балтийцы.
Снаряды больше не падают. Какой контраст. Чудесный день, клонящийся ко второй половине, такое ласковое солнце, золотящаяся зелень, легкий ветерок. Так все кажется мирным, и только что пережитый огневой налет – смерть, грохот, лязг. Ну погодите, гады-фашисты. «Максимка» выдаст сполна за все. Совершенно теперь ясно, что на стенке или где-то рядом с ней вел кто-то корректировку. Батарея била за 20 км, а точность поразительная, шесть прямых попаданий в цель шириной 15 метров. Нужно было кораблю прочесать стенку людьми.
Отошли и стали у элеватора, это очень близко от места обстрела, но за зданием, и можно нам вести огонь, что «Максимка» и делал, пока 22 сентября, опять прямым попаданием, была буквально сметена вся надстроечная часть (сигнальщики, пулеметчики и т.п.), с ними вместе убито двенадцать, восемь ранено, двоих совсем даже не нашли, одни детали. Разворочена носовая труба, а все прочее еще более стало решетом на полубаке. Пожар на элеваторе. Снаряды падают за эсминцем «Сметливый» (стоит по корме в 300 м от нас и по каналу). Отдали швартовые и кормой самоходом отходили в Неву к Балтийскому заводу. Снаряды следуют за нами то справа, то слева, поднимая столбы воды, лишь один ударил в 2 м от левого борта на юте, изрешетил борт, леера, бронзовую надпись «Максим Горький», не причинив урона личному составу.
А вечер, вечер замечательный. Чудесная гамма осени ранней, лучи оранжевого солнца играют на облачках-барашках, освещают бронзу листвы и дома на Канонерских островах. «Максимка» лупит главным калибром, эсминцы также. Силуэт здания элеватора и складов порта. Все это очень впечатляющая, грозная картина и, странное дело, овеянная лирикой природы (опять контраст). Обязательно буду разрабатывать эту вещь. «Артдуэль». Утром, проходя мимо порта, на нас глядели со стенок и с уважением, и удивлением к нашим ранам. Молодец, «Максимка»! Молодцы, люди!
