Как четвертый срок приближает пятую революцию?? (Текстом, Спецом для Magius)
BY TIGRAN KHZMALYAN ON JANUARY 7, 2018 NOTA BENE, QUOTE, REGION
( Автор – доктор политических наук, научный сотрудник колледжа Сент-Энтони Оксфордского университета. Исследователь российской политики, публицист и адвокат, автор книг “Три времени России”, “Реставрация вместо реформации”, “Украинская революция и русская контрреволюция”.
Он был одним из трех адвокатов, работавших на Билла Браудера, автора закона Магнитского, с которого началось и усиливается противостояние путинской России и западной буржуазной цивилизации. Как вы знаете один из этих трех адвокатов, Сергей Магнитский был убит в тюрьме. Двое других, в том числе Пастухов успели эмигрировать)
С легкой руки либеральных лоялистов последний перегон на пути к катастрофе теперь называется «транзитом власти». С этим трудно спорить – жизнь вообще есть лишь транзит между рождением и смертью. Дело не в том, что для Владимира Путина этот срок последний, а в том, что он собственными руками в течение нескольких ближайших лет сделает его последним.
Россия выбирает президента ликвидационной комиссии, которому предстоит разобрать все то, что он построил за полтора десятилетия своего непрерывного правления. Человек, создавший политическую «линию Маннергейма», чтобы защитить Россию от экспорта революции, сам того не желая, взорвет Россию изнутри и приведет ее к новой революции. Трагедия Путина состоит в том, что он должен определить, как будет меняться Россия, в то время как единственное, чего он сегодня желает – сделать так, чтобы она не менялась.
Побег из зоны комфорта
Режим Владимира Путина сегодня находится в зоне максимального политического комфорта. Несмотря на то что ему приходится постоянно сталкиваться с разного рода внутренними и внешними вызовами, ни один из этих вызовов не создает смертельной угрозы для его существования, потому что вплоть до сегодняшнего дня он успешно подавлял все три ключевых элемента революционной ситуации: экономическое недовольство, социальную активность и институциональный кризис.
Экономическое недовольство
Как в свое время блистательно доказал на примере Февральской революции Юрий Пивоваров, при формировании революционной ситуации важны не столько объективные показатели кризиса, сколько его субъективное восприятие. Иногда относительно неглубокий и скоротечный кризис может вызвать непропорционально мощное потрясение, если население не готово терпеть его, а бывает и наоборот. Память о 1990-х делает нынешнее поколение россиян чрезвычайно терпеливым. Оно воспринимает эти годы как войну и переживает экономические трудности почти как послевоенное поколение, с его знаменитым «лишь бы не было войны!».
В глазах ?населения ?благополучие нулевых возникло не столько вследствие благоприятной конъюнктуры ?на мировых рынках, обеспечившей уникально высокую ?цену на российские ?энергоносители, сколько благодаря политике ?Путина, который «укротил олигархов» и ?перераспределил доходы в пользу менее защищенных слоев населения. «Дело ЮКОСа» и сегодня продолжает играть свою мифотворческую роль, работая на имидж Путина и стабильность режима. Однако нельзя игнорировать тот факт, что к концу четвертого срока Путина политическая активность поколений, переживших девяностые, пойдет на спад, и на сцену выйдут те, для кого девяностые – такая же легенда, как и СССР.
Социальная активность
С трудом приходившее в себя после шока 1990-х, население России целое десятилетие оставалось в пассивном и подавленном состоянии. Однако волна кризиса 2008 года стала импульсом нового роста социальной активности, которая достигла пика в протестном движении городского среднего класса 2011–2012 годов. Эту социальную активность режиму было трудно подавить, но он сумел успешно направить ее в другое, безопасное для себя русло, перехватив в 2013–2014 годах инициативу зарождающейся революции. Обществу была навязана мобилизационная модель развития, триггером для которой послужило присоединение Крыма, разбудившее и высвободившее дремавший до поры националистический инстинкт. В течение нескольких лет в угоду этому инстинкту вслед за Крымом были последовательно «скормлены» две «колониальных» войны: в Донбассе и в Сирии. В конце концов мобилизационный сценарий логично уперся в потолок глобального противостояния с Западом, после чего принял практически канонические советские параметры и стал перманентным фактором в жизни современной России, позволяющим пока выпускать любой протестный пар в патриотический свисток.
Пораженная «версальским синдромом» нация оказалась весьма отзывчивым материалом для посткоммунистического неоимперского проекта. Все попытки оппонентов Кремля пробить этот «блок», обнажая язвы и уродства режима, пока безуспешны. Возмущение локализуется внутри пресловутых «четырнадцати процентов» населения.
Это позволяет Кремлю оставаться в рамках стратегии «удержания командных политических высот». В настоящий момент ему не нужен тотальный контроль над всем обществом, а достаточно управлять ключевыми процессами. Нет никакой необходимости в абсолютном подавлении свободы слова и информации, если достаточно прямо контролировать основные теле- и радиоканалы и косвенно влиять на все остальные СМИ, в том числе и открыто оппозиционные. Нет никакой необходимости устанавливать однопартийную систему, если можно удерживать контроль над декоративным парламентом с помощью неразменного «квалифицированного большинства» партии власти. Нет никакой нужды в массовых политических репрессиях, если для нагнетания страха в определенных слоях общества достаточно нанесения точечных ударов по лидерам оппозиции и активистам. Это очень тонкая и гибкая и поэтому надежная система контроля, но у нее есть свои слабые места, в первую очередь – непосильная ресурсоемкость.
Институциональный кризис
В течение всего срока своего правления Владимир Путин успешно боролся с перманентным институциональным кризисом, развивая альтернативную систему управления страной. Структура посткоммунистической власти в этом смысле недалеко ушла от власти коммунистической: и там и здесь сосуществуют виртуальная внешняя власть и реальная внутренняя. Но если в коммунистические времена за фасадом декоративной советской системы всем рулила партийная вертикаль с ее идеологическим кодексом поведения, то в путинской России за фасадом псевдодемократии всем рулит неясной природы сеть с понятийным кодексом поведения, заимствованным у криминального мира. Путину удалось выстроить параллельный мир русской власти, в котором неформальные отношения являются всем, а формальные – ничем.
Существующие параметры политической системы представляются Кремлю идеальными. Если бы он мог сохранить их навсегда, нынешний режим существовал бы вечно, но сохранить эти параметры неизменными практически невозможно.
Компенсаторные механизмы, созданные Кремлем для сдерживания революции, конфликтуют друг с другом, в результате чего система постоянно «глючит». При длительном применении лекарства оказались еще более вредоносными, чем та болезнь, которую ими лечат. Сакральная путинская «стабильность» подрывается сверхвысокой ценой мобилизационного сценария развития, который вступает в противоречие с необходимостью обеспечивать относительно высокий уровень социальной защищенности населения.
Дело не в падении доходов, а в увеличении расходов. Милитаризация общества режиму не по карману. Возникает вилка: политическая целесообразность заставляет Кремль раскручивать маховик гонки вооружений, в то время как экономическая целесообразность требует немедленного сокращения военных расходов и перераспределения средств в пользу социальных программ. Выбор прост: либо продолжение милитаризации и реформа социальной сферы, либо сохранение советской социальной инфраструктуры и прекращение милитаризации. Путинский Боливар не вынесет двоих.
Как бы ни была примитивна тема коррупции, но именно она выступает сублимированной формой нового социального протеста. Не имея ресурсов замутить какую-нибудь новую Сирию, режим вынужден экспериментировать и искать нестандартные решения. В рамках этих поисков Кремль открыл второй фронт и стал конкурировать с оппозицией в борьбе с коррупцией, которая, собственно, и составляет основу путинской вертикали власти. Тем самым он рубит сук, на котором сидит.
Понятийная система, служившая Путину верой и правдой пятнадцать лет, перестает работать. Чиновники всех рангов, бизнесмены из ближнего круга десятками идут «на посадку» за то, что играли по правилам, которые до самого последнего момента считались негласной нормой (cм. дело Улюкаева). Это дезорганизует всю систему управления страной, нивелирует компенсаторные возможности «внутренней власти».
Таким образом, все три основных элемента революционной ситуации, успешно подавленные пять лет назад, восстанавливаются на новом историческом круге явочным порядком, а ресурсов уже нет – инструменты, которые были использованы для подавления революции, за пять с лишним лет были амортизированы. Нужно что-то менять, а менять нельзя, потому что существующая система идеальна. Это политический цугцванг. Политическая трагедия Путина состоит в том, что, создав неимоверным напряжением сил максимально комфортные условия для своей неограниченной во времени и пространстве власти, в ближайшие несколько лет он вынужден будет совершить побег из политического рая.
Возвращение модернизации
Когда Путин появился на Петербургском экономическом форуме «в медвежьей шкуре» и заговорил о биткоине и блокчейне, это было воспринято преимущественно как предвыборный курьез. Как предвыборным еще ранее посчитали назначение главой администрации Сергея Кириенко, который, безусловно, является одним из наиболее ярких представителей технократического направления внутри посткоммунистической номенклатуры. Осмелюсь предположить, что за этими и другими поверхностными явлениями скрывается нечто большее. Они являются индикаторами действительного политического содержания завершающей фазы путинского режима. Этим содержанием будет дискуссия о модернизации России.
Проклятый вопрос, поставленный Медведевым, возвращается из небытия, чтобы возглавить политическую повестку следующего президентского срока, причем поставлен он будет в наиболее неприемлемой для Путина форме – не как спор о том, модернизировать Россию или нет, а как выбор, как и когда ее модернизировать.
Все последние годы Владимир Путин инстинктивно и, заметим, очень разумно придерживался крайне консервативной позиции в отношении любых перемен. Кто бы и как бы ни склонял его к разного рода реформам, он всегда приходил к мысли, что лучшая реформа – это ее отсутствие, поэтому третий президентский срок Путина оказался круговым движением.
Историческая роль Дмитрия Медведева, возможно, состоит в том, что он во время своего краткого «зиц-президентства» успел, словно мальчик из сказки о голом короле, сказать правду: с круга Россия может съехать или в модернизацию, или в пропасть. Но модернизировать Россию можно по-разному: можно перепахать ее мирным трактором, а можно проехаться по ней на танке.
Собственно говоря, миссия, от которой всячески хочет уклониться Путин, и состоит в выборе одного из двух возможных сценариев русской модернизации: «силовой модернизации» и «модернизации с человеческим лицом». Этот выбор для России не нов. Он красной нитью проходит через русскую историю от Ивана Грозного до наших дней, но от этого не становится более простым. Применительно к политическим условиям сегодняшнего дня он выглядит как выбор между двумя мегапроектами: проектом «Сечин» и проектом «Собчак». Названия эти условные. Просто фигуры Сечина и Собчак неожиданным образом стали в данный момент олицетворением двух возможных сценариев общественного развития.
Проект «Сечин»
Игорь Сечин является скорее фигурой символической, чем политической. Он не числится лидером какой-либо формальной или неформальной партии. Вполне возможно, что, как и Остап Бендер, он сам даже не подозревает, какую мудреную комбинацию сегодня разыгрывает на политической шахматной доске. Тем не менее, действуя инстинктивно и в собственных интересах, он, как никто другой, стал воплощением определенной тенденции, и в силу этого – знаковым персонажем.
Сечин не теоретик и не идеолог, но своими практическими действиями он наиболее полно и последовательно выразил то, что можно было бы назвать «философией силовых реформ». Эта философия глубоко укоренена в русской истории и культуре. Суть ее – в беззаветной вере в творческий потенциал насилия и возведении насилия в нравственный и политический абсолют. Это альтернативный западному путь модернизации, который тем не менее в России неоднократно демонстрировал свою эффективность. У него остается много открытых и еще больше скрытых приверженцев. Это модернизация, основными элементами которой являются тотальный страх как движущая мотивация и эксплуатация масс как главный ресурс. Модернизация по-сечински – это пистолет без доброго слова. Проект «Сечин» – это ширма для тех, кто продвигает сталинизм без коммунизма. За полтора десятилетия правления вокруг Путина собралась целая коллекция охранителей разных мастей, врагов всяческих перемен, ностальгирующих по старым временам. Но тренд, который олицетворяет собой Сечин, не охранительный. Люди сечинского типа не боятся перемен, они готовы ломать сложившуюся систему, особенно под себя; их не страшат реформы. Просто их реформы не имеют ничего общего с мечтами либералов о России с европейскими ценностями.
Дело Улюкаева наглядно продемонстрировало, что модернизаторы незападного толка не хотят ждать милостей от природы, а готовы подталкивать перемены, в том числе провоцировать Путина на более решительные шаги в нужном им направлении. Они хотели бы переформатировать власть под «сечинский стандарт», то есть раз и навсегда подчинить законность целесообразности, а цели определять единолично. Им продолжает сниться так и не построенная за двадцать лет вертикаль власти, оперевшись на которую они хотели бы перетряхнуть Россию, а может быть, и весь мир. Русское православное и коммунистическое мессианство в соединении с «великой энергетической утопией» делает их безрассудно смелыми.
Проект «Собчак»
Ксения Собчак еще более символическая фигура, чем Сечин. Неожиданным образом проект «Собчак» – этот странный коктейль из гламура и семейных связей – многим пришелся по вкусу. Авторство проекта быстро стало одной из самых обсуждаемых тем. Многие полагают, что оно принадлежит Кремлю, который создает таким образом противовес Навальному. Парадокс, однако, состоит в том, что с практической точки зрения соревнование по поиску в этом проекте «ушей Кремля» лишено смысла. Кто бы и какие бы смыслы ни вкладывал изначально в идею продвижения Собчак в политику, все это потеряло актуальность в тот момент, когда проект стал реальностью. Он срезонировал с накопившимися общественными ожиданиями и стал развиваться по своему собственному сценарному плану. Это не значит, что он будет успешным, но возможно, он уйдет далеко в сторону от первоначального проектного задания.
На Собчак сейчас замкнулись нереализованные надежды самых различных властных кругов и слоев общества на институциональную модернизацию (те самые, которые пять лет назад замыкались на Медведеве). Именно поэтому ожидания от Собчак оказались значительно выше ее реальных политических возможностей. За нее готовы уцепиться все, кто мечется между белым и красным террором, между полицейским сапогом и революцией. Она приемлема и для старой «семьи», и для скрытой номенклатурной оппозиции, и для значительной части интеллигенции. Естественно и то, что она вызывает резкое неприятие у силовиков и революционной демократии.
Собчак эксплуатирует мечту о ненасильственной модернизации, которая укоренена в русской истории не меньше, чем модернизация силовая. Она пунктирной линией проходит от екатерининских реформ через обе александровские реформы к Витте и даже к Косыгину с Горбачевым и Ельциным.
Программа Собчак – это программа универсальной «конверсии»: экономической, внутриполитической и внешнеполитической. Это доброе слово без пистолета. Избегая призывов к коренной ломке системы, она хочет придать ей благообразные черты. И по сути, и по форме это концепт «Перестройка 3.0», если под «Перестройкой 2.0» понимать неудавшийся проект Медведева. В Собчак на самом деле гораздо больше от Горбачева и Медведева, чем ей самой бы и хотелось.
С точки зрения Путина, ни проект «Сечин», ни проект «Собчак» никогда не будут казаться достаточно убедительными и безопасными, не говоря уже о том, что в случае их успешной реализации (что практически невероятно) ни в том, ни в другом проекте для Путина не останется места, так как лидерство закрепится за авторами продвигающих проект партий.
Антипроект «Пятая революция»
От власти «в эпоху транзита» ждут чего-то необычного, контрастирующего с сегодняшним днем. Скорее всего, эти ожидания напрасны, и внешне власть «после» будет мало отличаться от власти «до». За исключением одного, но крайне существенного изменения: произойдет интериоризация внешнего конфликта. Внешняя до сей поры дискуссия обернется внутренней аппаратной борьбой, а то и войной, первой жертвой которой станет «охранительный консенсус»: единая позиция номенклатуры в вопросе о нежелательности глубоких реформ.
В финальной фазе своего правления Путин окажется в незавидной ситуации корабля, затертого среди враждующих друг с другом аппаратных льдин. Вокруг него образуются несколько мощных номенклатурных партий, подталкивающих его к радикальным преобразованиям, главными из которых будут условная партия Сечина и условная партия Собчак. С одной стороны, будет нарастать внутриаппаратное требование радикальных институциональных реформ – судебной, социальной, пенсионной, военной и т.д. С другой – во весь голос заявит о себе номенклатурная реакция, требующая немедленного принятия чрезвычайных мер, не только фактической, но и формальной отмены Конституции и полного перехода к административно-командной экономике.
Не будучи в силах и не видя смысла для себя лично встать на сторону одной из этих партий, Путин продолжит делать то, что практиковал до сих пор, – двигаться по обеим колеям одновременно. Грядет расцвет путинского постмодерна, эпохи политической и экономической эклектики, где либеральные ужимки будут чередоваться с мелочными репрессиями, жесткая цензура сосуществовать с эпатажными разоблачениями, зарегулированность – со вседозволенностью, раболепство перед Западом – с агрессивной антизападной пропагандой.
Находясь более полутора десятков лет на посту президента, Путин успешно управлял конфликтами в своем окружении. Теперь конфликты будут управлять им. Он потеряет оперативный простор для политического маневра и вынужден будет двигаться в том направлении, которое определяется стихией аппаратной борьбы. В этом смысле его судьба будет мало чем отличаться от судьбы любого русского самодержца в своей завершающей фазе.
Неизбежным следствием колебаний Путина станет накопление политической энтропии. Бесконечная борьба партий у трона будет препятствовать проведению какого-либо осмысленного политического курса, вертикаль власти будет прочно затромбирована изнутри бюрократическими перекосами, из-за которых управленческий сигнал из Кремля не будет проходить дальше Бульварного кольца. В таких условиях нарастание институционального и политического хаоса неизбежно. Хаос – это обратная сторона бездействия власти.
Существует ошибочное мнение, что хаос бессубъектен. Это не совсем так: одна из самых древних и устойчивых форм социальной организации – самоорганизация насилия. Общество, предоставленное самому себе, вырабатывает свой «организационный ответ» на вызов стихии, и этот ответ – революция. Революция – это не облако в штанах, а хорошо структурированное явление со сложной иерархией и организационными связями, своего рода антивласть. Это антипроект, противопоставляющий новое насилие старому, самоорганизацию масс – существующей политической организации. Революция зреет годами, а то и десятилетиями, яркая вспышка, которую мы видим в финале, – это только последний аккорд симфонии.
Сегодня русская революция явила себя в облике Алексея Навального. Впрочем, фамилия здесь не главное. Со временем она может поменяться, но суть вещей от этого не изменится. Каковы бы ни были личные мотивы и устремления Алексея Навального, что бы ни скрывалось за фасадом его антипроекта, по сути своей он является революционным, то есть питается энергией зарождающейся революции и придает этой революции организованную форму. Голос Навального – это голос пробуждающейся стихии. В Кремле хорошо понимают, что это угроза, но плохо понимают, что с ней делать. Антидота против Навального не существует, потому что он является проекцией деструктивной деятельности власти на общество. Навальный – это тень, отбрасываемая Путиным на русскую историю.
В XX веке Россия пережила четыре революции, на очереди пятая. Пятая революция – это хуже, чем пятая колонна, потому что колонной хотя бы кто-то управляет, пусть даже враги, тогда как революцией не управляет никто. Десятилетиями она молча присутствует в жизни общества, никак не проявляя себя, чтобы в какой-то момент в один прыжок подмять это общество вместе с развалившимся государством под себя. Никто не делает сегодня для наступления этого момента больше, чем Владимир Путин, отказывающийся сам сделать свой политический и исторический выбор и не дающий возможности сделать его другим. Россия входит в переходную эпоху под знаком контрреволюции и архаики, а выйдет из нее под знаком революции и модернизации.
Точка невозврата будет достигнута тогда, когда борющиеся между собой аппаратные партии «силовых» и «институциональных» реформаторов перестанут ориентироваться на Путина как на эксклюзивного арбитра и начнут действовать с оглядкой на третью силу – набирающую обороты русскую революцию и тех людей, которые ее будут представлять в этот момент. Собственно, это можно будет считать концом транзитной фазы. Если в начале ее внешний конфликт переместится внутрь властных структур и станет элементом аппаратной борьбы, то в конце аппаратный конфликт вырвется наружу, выйдет за стены Кремля в ту «внешнюю жизнь», откуда пришел. Обе борющиеся партии перейдут от попыток убедить Путина к прямым контактам с революционными силами, пытаясь заручиться их поддержкой как главным аргументом в аппаратной войне.
Именно с этого момента не Путин, а революция станет главным действующим лицом на политической сцене России. Внешне все еще будет выглядеть по-прежнему: Путин – в Кремле, его друзья – вокруг него на министерских постах и в госкорпорациях, ФСБ, полиция и суды работают с полной нагрузкой, все под контролем, все схвачено. Но изменится главное – атмосфера в обществе. От нынешних умонастроений через несколько лет мало что останется. Энтузиазм по поводу присоединения Крыма сотрется, как старый башмак, а антизападная истерия будет смотреться как китч на фоне стагнирующих образования, здравоохранения и пенсионной системы. Мысль о неизбежности революции, ощущение конца режима станут доминирующими в общественном сознании. Революция станет самосбывающимся прогнозом. Она произойдет хотя бы потому, что ее все будут ждать.
Эпилог. Камасутра русской революции
У русской революции традиционно есть две позиции, которые она попеременно предъявляет обществу: сверху и снизу. На пятый революционный флешмоб Россия отправится тремя колоннами, при этом только одна из них – собственно революционная – будет идти в сторону Кремля, а две другие – выросшие из проекта «Сечин» и проекта «Собчак», ненавидящие друг друга номенклатурные партии – будут двигаться ей навстречу, из Кремля. Формат русской революции во многом зависит от того, как именно произойдет эта встреча и кто в конце концов возглавит объединенную колонну. Как всегда бывает в таких случаях, возможны варианты.
Революция сверху
Существует вероятность того, что внутри власти появится сильный лидер, своего рода русский Пиночет, который сумеет объединить сторонников силовой модернизации и адептов институциональной модернизации и предложит программу умеренно демократической институциональной реформы, опирающейся на переформатированную старую бюрократию. Если этому лидеру удастся подмять под себя революционную стихию, Россия пойдет по пути, о котором мечтал Горбачев. В этом случае преобразования будут более медленными и противоречивыми, но зато и менее болезненными.
Революция снизу
Но вероятен и другой сценарий, при котором революционная стихия сметет и растворит в себе «внутрисистемных модернизаторов» обоего толка. В этом случае структурные реформы будут более быстрыми и глубокими, но и жертв будет гораздо больше. Это дорога Ельцина.
Так или иначе, судьбу России предрешит участие новых поколений, которые выйдут на политическую авансцену к исходу четвертого срока Путина. Сорок лет спустя после того, как Михаил Горбачев начал выводить народы России из советского царства, Путин потеряет надежду стать пожизненным правителем России, а Россия получит новый шанс изменить свою судьбу.
(Соскучился по тебе!
