«Шторм» поговорил с главой «дочки» РЖД в Северной Корее — единственной компании, изъятой из санкций ООН, — об особенностях бизнеса в КНДР, менталитете местных рабочих, карьерных лестницах и дружбе с южанами

2 сентября Северная Корея в шестой раз провела ядерные испытания. Реакция Совета Безопасности ООН оказалась крайне жесткой — в отношении Пхеньяна приняли очередной пакет санкций: Корее серьезно урезали лимит нефти, которую она сможет приобретать, и запретили вести совместный бизнес с другими странами. Ни Москва, ни Пекин не встали на защиту КНДР, полностью подписавшись под санкциями.

28 сентября Министерство коммерции Китая объявило о закрытии в течение 120 дней (с момента принятия резолюции) всех совместных с КНДР предприятий. Это требование предъявили и частным, и государственным компаниям.

Москва, в отличие от Пекина, официальных заявлений по сотрудничеству с Северной Кореей не делала. Чтобы выяснить, как обстоят дела на этом фронте, корреспондент «Шторма» встретился с Иваном Тонких, главой крупнейшего совместного предприятия РФ и КНДР — СП «РасонКонТранс». Это «дочка» РЖД (у нашей госмонополии 70% уставного капитала, 30% — у Северной Кореи), которая появилась на свет еще в 2008 году в особой экономической зоне Расон на самом севере КНДР. Главным достижением компании стало строительство участка Транскорейской магистрали между станциями Хасан (Приморский край) и Раджин (порт в Северной Корее). Ветка должна была идти и дальше – в Южную Корею, однако в 2016 году Сеул заявил о выходе из проекта.

Резолюции ООН и санкции

— Иван Михайлович, как резолюции ООН последних двух лет в отношении КНДР сказываются на жизни в стране? Что изменилось после резолюции по углю (запрет на экспорт угля из Северной Кореи введен 5 августа Совбезом после испытаний баллистических ракет. — Примеч. «Шторма»)?

— Пока мы этого не видим, там определенный жирок накоплен. Поэтому сложно сказать, как уже что изменилось, мы можем только делать прогнозы. Пробки как были, так и есть в час пик, люди ходят в кафе-рестораны, как и ходили.

— Это внутри КНДР. А экспортные потоки как-то перенаправляются?

— Если говорить про экспортные потоки: страна стоит. А что другое экспортировать, кроме угля?!

— Китай ведь главный торговый партнер? Будет Пекин изыскивать способы, чтобы продолжать вести бизнес?

— Если мы говорим об официальном Пекине – нет. Если же мы называем фамилию какого-нибудь китайца, то да. И эта фамилия может быть еще и южнокорейца, американца, канадца, швейцарца. Но, с точки зрения государства, эти вещи не создают никакого мультипликативного эффекта. На официальном уровне все встало еще месяц назад. Если бы была возможность на государственном уровне по квотам вывезти часть угля, но нет… Все стоит.

— Офшорные компании не спасают?

— Офшорные компании работают по свифтам. Их завтра просто уничтожат, если они нарушат запрет. Это бред – то, что пишут наши СМИ про Мишу Писклина, про Андрея Сербина (по данным Washington Post, россияне с помощью сингапурской компании Velmur Management Ltd. организовали контрабанду топлива в КНДР. — Примеч. «Шторма») – приморских ребят, которые попали под санкции. Слушайте, они же не контрабандисты. Они не попали под ооновские санкции, только под американские. Почему? Американцы захотели ярких людей, налаживающих торговлю, взяли и поместили в санкционный список, чтобы другим неповадно было.

— А что со второй волной санкций, с закрытием совместных предприятий? То, что начал Китай.

— Там нормальный процесс. Нет закрытия, это неправильные переводы.

— Расскажите как есть.

— Есть санкция по поводу совместных предприятий. Я не помню номера пункта — 17-й, кажется. Там говорится, что любое совместное предприятие должно в течение 120 дней уведомить Комитет 1718 (осуществляет контроль за соблюдением санкций. — Примеч. «Шторма») о своей деятельности, описать свою деятельность. Если она не противоречит другим пунктам, принятым Совбезом, это предприятие получит право работать. ООН собирает реестр всех совместных компаний. И если они, по мнению местных органов – Минкоммерции Пекина, не противоречат всем резолюциям Совбеза, то их отправляют пакетом в миссию Китая в ООН, где это будет рассмотрено, а к концу отведенного 120-дневного окна будет принято решение. То есть о каком-то глобальном выходе писать – это неправильно.

— В России у нас будет то же самое происходить?

— У нас не так и много совместных предприятий.

— А ваша компания?

— Мы изъяты из санкционного списка. На основании резолюции Совета Безопасности. Потому что мы не влияем на экономику страны. Мы де-факто такая территория – транстерриториальное объединение. Вдоль железнодорожного полотна и третьего пирса.

— За счет особой экономической зоны?

— Нет, из-за особенностей работы. Мы не берем их товар, мы не привозим им товар. У нас транзит российского товара.

— Есть другие иностранные компании, которые находятся в таком же положении?

— Нет. Мы — единственная компания в КНДР, изъятая из санкций. Потому что никак не влияем на экономику Северной Кореи.

— Другие наши совместные компании — это строительство и лесозаготовка?

— Да, больше нет ничего.

— По ним тоже будут списки составлять?

— Верно. Там формальное обращение будет. Но ни лесозаготовка, ни стройка не попали под санкции. Поэтому будут составляться списки всех предприятий и отправляться в Совбез.

— Если Северная Корея не сможет продавать уголь, не сможет зарабатывать, тогда какой дальнейший сценарий?

— Сценарий 90-х годов: будут меньше кушать.

— С точки зрения бизнеса, когда и при каких условиях эта резолюция может перестать действовать?

— Никогда. В краткосрочной перспективе — никогда. Ужесточаться тоже не будет — жестче уже некуда. Останется только импорт и никакого экспорта. Дальше будут включаться уже международные организации — ООН, Красный Крест, ВОЗ и другие. Будут усиливать свое влияние на территории КНДР.

— А китайское присутствие в особой экономической зоне?

— Внутренний рынок развивают: отели, казино, цементные заводы, стройка жилья, большие небоскребы строят. Там продают жилье — бешеный растущий рынок: магазины, продовольственные магазины, фабрики по переработке сырья — на китайский рынок или наоборот.

— Они подпадают под санкции?

— То, что относится к внутреннему рынку, разрешено. Есть исключение — это горюче-смазочные материалы. Им разрешили на следующий год только полмиллиона баррелей (66 тысяч тонн. — Примеч. «Шторма») — много меньше, чем нужно для внутреннего потребления. Плюс страна стала переходить с угля на газ в домашних бытовых условиях, а газ — полностью под эмбарго.

— И что им делать дальше?

— Ждать и терпеть. Думать, что они сломаются, — это ошибка. Я в это не верю.

— Ресурсов для поддержания текущей военной программы им хватит?

— Траву будут есть. И это не шутки. Они выстоят, и с ними никто ничего не сделает. Пять, десять, двадцать, тридцать лет — если надо, они будут держаться до конца. Не будут на машинах ездить, будут на велосипедах. Никакой Трамп их не сломает. И я даже не верю, что он верит в это.

Железная дорога и порт

— «РасонКонТранс» — один из самых крупных совместных проектов России и КНДР?

— Не только России и КНДР. Я бы сказал, это один самых крупных проектов вообще в Северо-Восточной Азии.

— После окончания строительства железной дороги — какие главные проекты?

— Порт. Занимается перевалкой российского угля. Сейчас стоит задача поставить его на проектные показатели. Дополнительных инвестиций для этого не нужно. Порт вместе с железной дорогой полностью оснащен для выхода на проектные мощности.

— И почему на них нельзя выйти здесь и сейчас? Чего не хватает?

— На сегодняшний день у нас прирост по многим показателям – до 70% по отношению к прошлому году. Ключевой показатель эффективности в год – перевалка угля в том году была 1,5 миллиона тонн. Уже сегодня мы можем заявить, что на сегодня сделали 20-процентный рост по отношению к прошлому году целиком. Уже сейчас у нас два миллиона тонн, и впереди еще три месяца работы. Я рассчитываю, что за это время мы спокойно сделаем полмиллиона тонн.

— Флаги — какие у вас в порту? В основном китайские или под другими юрисдикциями корабли заходят?

— Китайские. И разные офшорные юрисдикции заходят, спокойно, без проблем.

— Был ведь еще гигантский проект с Южной Кореей. Хотели протянуть железную дорогу и до них?

— «Хасан — Раджин» — это первый этап восстановления Транскорейской железной дороги и соединения ее с Транссибирской магистралью.

— Перспективы работы по нему остались?

— Перспективы есть всегда. Главное – это ДНК, которая лежит в народе корейском. Я имею в виду, не в идеологическом плане, это бред сивой кобылы. Экономика должна работать прежде всего. Превыше всего – транспортно-логистические коридоры и экономические связи между двумя Кореями.

Особенности менталитета

— С точки зрения начальника и работодателя – есть разница в менталитете между россиянами, китайцами и корейцами?

— Коллективная нация, трудолюбивая. Минусы, конечно, есть — не берегут технику, но это из-за того, что нет понимания ценности. Могут, добиваясь определенного результата, пожертвовать своим здоровьем, своим отдыхом, работоспособностью техники. Где-то при правильном управленческом подходе это дает бешеный результат. Если ты через год не бросил с ними работать, то надолго с ними будешь. Но всегда первый опыт — очень-очень плохой, крайне тяжелые ребята.

— В чем?

— В переговорном процессе. Абсолютно четко отстаивают свою позицию и не скрывают этого. Это часто приводит к тупику, и привычные коммуникативные навыки там бесполезны.

— И какая правильная стратегия?

— Давить. Они не способны искать компромисс и не станут этого делать. Вы же видите, как развивается сейчас военно-политический конфликт. И команда Трампа проиграла, на мой взгляд. Правда, я не знаю, какая у него была цель. Если цель – продавать всем странам, Японии и Южной Корее, вооружения, то все правильно, он ее добился в краткосрочной перспективе.

— Совместное предприятие с КНДР — в чем его особенности?

— Понимание того, как русский человек должен присутствовать на чужой территории, тут особенное. Первое — прежде всего защищать интересы РФ, и второе — не допустить ошибок, чтобы из-за одной личности, меня или моих подчиненных, мы могли бы поругать страны или поставить проект под сомнение. И это очень сложно, потому что нам не доверяют.

— Всем не доверяют?

— Всем иностранцам.

— И китайцам?

— Китайцам в большей мере. Потому что, извините, мы 90 заводов после себя оставили за советский период в КНДР. А Китай за 25 лет сколько заводов оставил? Поэтому «русский» — это очень сильный бренд. И то, что сделали наши дедушки и отцы, нам нужно возрождать. В КНДР есть еще дедушки-бабушки, которые помнят русского, передают эту информацию своим детям. Но у них, правда, завышенные ожидания от нас. Отсюда и обиды, которые можно увидеть в прессе КНДР. 70 лет мы заваливали их инвестициями, а сейчас хотим общаться по-партнерски, а не по советскому принципу, где СССР был «Большим Братом».

— У ваших партнеров в КНДР есть эта ментальность общения с «Большим Братом»?

— Есть. Все время говорят: «Дай!» И нам нельзя на это поддаваться.

— Это партнеры. А внутри компании?

— То же самое. «Дай!» Туда надо, этому надо, тому надо.

— Просто хотят наши инвестиции?

— Да.

— Коррупционная составляющая в карьерном росте в КНДР есть? Сравнивая с советской номенклатурой. Там же все чисто не было.

— Нет. Вы понимаете, они все на виду. Посмотрите, как они живут. У них дома приплюснуты друг к другу. Даже если они густо населены, и у них там 50 тысяч человек в одном районе-деревне, они знают все про каждого. В таких условиях блат не работает.

— Большие семьи?

— Раньше — да, но сейчас уже нет. Два ребенка максимум. Последние 20 лет. Научились рожать помалу.

— Партия просит?

— Нет, это не Китай. Они сами все понимают, очень умные ребята.

— Главные сложности работы в Северной Корее? Проблемные переговоры?

— Да, эта вот упертость. Второе — это налаживание бизнес-процессов. Они получают задачу и идут выполнять ее, и тебе надо постоянно контролировать.

— Можете дать пример?

— Ставишь задачу «раскопать траншею» за два дня, и они строго два дня ее копают. Но если не уточнил — проанализировать грунт, почву, особенности — как только происходит форс-мажор, они либо все бросают («в инструкции этого нет»), либо упорно продолжают, тратя при этом баснословные ресурсы. Если происходит внештатная ситуация, любое возгорание — наш человек самостоятельно закрывает этот вопрос. Эти ребятки обязательно доложат наверх, чтобы получить инструкции. Или, наоборот, работает очень сложная техническая установка, очень опасная: он без средств защиты, без каски начинает устранять неисправность. Ему говоришь: «Ты понимаешь, что можешь умереть?» А у них нет этого, нет чувства страха.

— Он не понимает или ему все равно?

— А я не знаю. Я всего четыре года там работаю, самому интересно.

— Самый большой чин в КНДР, с кем приходилось общаться?

— Я знаком с Ли Су Еном — это бывший министр иностранных дел, сейчас отвечает в администрации за внешние связи и принимает решения по внешней политике. Это нереально образованнейший человек, это советский технократ. Ему давно за 70. Потрясающий английский, потрясающе эрудированный, разбирается в искусстве.

Бизнес в Северной Корее

— Как устроена торговля с КНДР? Что преобладает: экспорт или импорт?

— Экспорт. Страна очень сильно зависит от продовольственных поставок, российских в частности. У нее практически полностью отсутствует собственная добыча углеводородов – нефти и газа. Страна обладает большими запасами неэнергетического угля – антрацитов, но применяется он в основном в металлургии, а не в энергетике.

— Конечная точка поставок этого угля – Китай? Или он оттуда еще куда-то расходится?

— В основном Китай. И Вьетнам процентов тридцать. Северная Корея – очень богатая страна в плане экспортного потенциала, но тут все в крайностях: где-то большие запасы одних природных ресурсов, но не хватает технологического прогресса. Есть огромный людской потенциал, но не хватает технологий, каких-то вещей для передела сырья.

— Политика на бизнес влияет? Изменилась «линия партии», и все заработало по-другому?

— Это мнение из телевизора. Многие из тех, кто говорит о Корее по ТВ, никогда там не были. И это очень смешно. Я могу сказать одно: любые заявления партии – далеки от реальности, от бизнеса. Рынок диктует свои условия. Бытует такое мнение, что у Северной Кореи уже лет пять плохие отношения с Китаем. Это никак не отразилось на присутствии китайского бизнеса и юаня внутри Северной Кореи. Бизнес в КНДР живет своей жизнью. Страна способна очень-очень быстро встать на рыночный путь, конечно, при плановой экономике. Китайский сценарий возможен и в КНДР.

— Для этого нужны какие-то политические изменения?

— Нет. Это даже страшно представить. Это монолитная страна, с традиционными ценностями. Они смогли объединить в политической системе коммунизм с идеями конфуцианства в Чучхе, это особенная идеология: они ориентированы на собственные силы. Когда мне многие говорят: «Нам надо внести какую-то демократию», — какую? У них такая демократия, что вам даже и не снилась. У них любой начальник боится самого маленького рабочего, потому что самый маленький рабочий, если ему недоплачивают, обижают или ущемляют его права, он может дойти до самого большого верха. Он – представитель народа, вся власть у народа. Не это ли демократия?!

Китай

— Почему наши компании не идут в КНДР так активно, как китайцы? Не хотим или не пускают?

— Мы пока слишком бедные. Для этого нужны длинные деньги, и не факт, что подобное вложение выстрелит. Нужно серьезное финансовое плечо. Вдобавок Китай ведет активную экспансию юаня в Северную Корею.

— У Китая какое понимание этой ситуации?

— Они думают поколениями. У нас большой бизнес мыслит политическим циклом: четыре-пять лет. Маленький бизнес: два-три года. В Китае нет таких понятий. Там есть понятие «дети», они думают о поколенческом длительном процессе. Они хотят видеть через 20-30 лет китайское присутствие вокруг Поднебесной. И Северная Корея в их стене — маленькая форточка. Им не нужна Северная Корея, им нужно окно в Японское море.

— У России подобных планов нет?

— Нужна инфраструктура в целом на Дальнем Востоке: с Совгавани — Ванино (Приморский край. — Примеч. «Шторма») до Раджина. Если мы наладим эту инфраструктурную часть, груз поедет. Не только уголь — зерно, соя, бобы, кукуруза, сельскохозяйственное сырье, мясо.

— Конкуренция со стороны Китая будет?

— Нет, они дошли до пика. 600 миллионов тонн. Потребность КНДР — 800 миллионов. Им нужно 200 миллионов. А у Китая под это нет земель.

Южная Корея

— В Южной Корее какое отношение к КНДР? И к нам в КНДР?

— Они находятся в заложниках внешнеполитической ситуации, и не надо рассматривать официальные заявления Сеула, Голубого дома как глас народа. Среди моих друзей-знакомых в Южной Корее — чиновников, бизнесменов, простых обывателей — большинство за экономическое объединение с Северной. Но они очень сильно зависят от Вашингтона, любое заявление высшего политика в Сеуле отслеживается в Госдепартаменте. На любого антиамериканского политика мгновенно отыщется огромная папка разных интересных вещей.

— До такой степени?

— Я это наблюдаю. У меня очень хорошие отношения с южнокорейскими политиками, приятельские отношения с главой предвыборной кампании Мун Джэина — Сон Ен Гилем. Мы очень часто с ним беседуем, встречаемся. Почему-то у нас в России мнение Сеула перепечатывают из Washington Post. Почему у нас не проводят современный контент-анализ СМИ Южной Кореи? Тех изданий, которые специализируются на новостных сообщениях, страниц в Facebook южнокорейских ЛОМов — лидеров общественного мнения. В университетах есть левацкие настроения, правые, центристские, но с этим не работают. Если говорить о национальном подходе — он другой, не тот, который мы привыкли видеть.

— Если Транскорейскую железную дорогу продолжат строить, где будет приниматься решение – на уровне бизнеса или Голубого дома?

— Это будет политическое решение.

— То есть сначала нынешний кризис должен будет сойти на нет?

— Благодаря этой дороге кризис сойдет на нет. Нам нужно не решать вопрос с ядерной программой. Только втягивая интересы КНДР, хотя бы на уровне макрорегиона Северо-Восточная Азия, мы сможем решить эту проблему. Нужно вместо шантажа, с помощью вовлечения нас, соседей, в том числе – Японии, Монголии в КНДР, — позволить северокорейским предприятиям входить в интересы этих стран. И когда у нас будет перекрестная инвестиционная работа и создание серьезных долгосрочных проектов, поверьте, вопрос о ядерном оружии выльется в какую-либо декларацию, а дальше будет поступательная программа (10, 20 лет) по разоружению полуострова.

— Что тормозит этот сценарий?

— Вы, наверное, сами знаете. Давайте просто не будем называть эту страну, которая не заинтересована в появлении очередного азиатского тигра.

Фото: © GLOBAL LOOK press/Guo Xulei
Источнег